Реформирование ООН

Древние философы говорили, что когда меняются нравы, должны меняться и законы. Современные ученые перефразируют — когда меняется общество, должны меняться его институты.

Мир в XXI в. — не такой, как в XX в. После терактов 11 сентября 2001 г. много говорилось о том, что он уже никогда не будет таким, как прежде. Но это же можно сказать и о двух войнах — в Афганистане и Ираке — последовавших за террористическими атаками на США. Далее, существуют события, который перевернули ход, казалось бы, мирной истории для целого ряда стран — свержение режима Хосни Мубарака в Египте, гражданская война в Ливии, выступления в Тунисе и Йемене, распространение ИГИЛ. Но все вместе, они перевернули еще одну страницу истории для всего мира, погрузив его в водоворот новых и оживших старых конфликтов.

Почему ООН и один из его главных центров — Совет безопасности (СБ) — продолжают функционировать в формате, заданном в середине XX в., если действительно «мир изменился». И если говорится о том, что на данный момент мировая экономика, мировое производство — это уже не те же индустриальные страны, но это новые лидеры — Бразилия, Россия, Индия, Китай, но также Южная Корея, стремящиеся к ним Таиланд, Индонезия, Вьетнам, ЮАР, Ботсвана, Намибия, Нигерия, Мексика, Аргентина, Чили и др. Почему большинство из них (за исключением России и Китая, являющихся постоянными членом СБ ООН) не допущены в те самые «элитные клубы», которые решают вопросы мирового хозяйства, распределения ресурсов, а также обеспечения безопасности.

Новое качество конкуренции за энергетические ресурсы уже сформировано. В силу ли объективных обстоятельств, или в силу «психологии дефицита», сформированной выступлениями политиков, лоббистов, СМИ и др., на данный момент многие страны и лица, принимающие в них решения, мыслят в категориях новой борьбы за ресурсы, в категориях нехватки ресурсов и необходимости получения приоритетного доступа к ним. Открывается путь к тому, что в одной из своих статей несколько лет назад г-н Владимир Путин назвал «энергетическим эгоизмом». Но почему не к энергетической солидарности?

Такое же качество конкуренции может быть сформировано в борьбе не только за сырье, к скачкам цен на которые многие уже привыкли, но и на продовольствие — мировой кризис середины 2008 г. отчетливо это продемонстрировал. Если ранее на международных форумах и пр. мероприятиях так или иначе упоминалась необходимость более справедливого распределения продовольственных ресурсов — учитывая естественные климатические условия некоторых регионов мира, нехватку продовольствия для населения отдельных стран и т.д. — т.е. речь шла о том, как найти в себе силы и поделиться. То теперь выясняется, что продовольствия вообще может не хватить на всех. И если недостаток сырья ведет к «энергетическому эгоизму», то к чему приведет недостаток продовольствия? Не к «войне всех против всех», если не будут предприняты меры для ее предотвращения? Однако даже данных мер будет недостаточно, т.к. основные усилия должны быть направлены не на временное разрешение конфликтов, а на совместное решение проблемы, которая может их порождать.

Мыслить локально, действовать глобально — лозунг еще конца XX в., но тот, который до сих пор не принят за основу в мировой политике в начале XXI в. Это тот случай, когда политическая инертность оказывается еще более сильной, чем инертность ученого мира, который зачастую обвиняют в излишнем «консерватизме». Однако известно, что от консерватизма нередко ведут узкие «тропы» к национализму. И это именно то, что мешает находить глобальные решения для глобальных проблем в современной политике.

Это национализм как привычка мыслить в рамках установки: «свои проблемы решу сам», «своих не критикуют», «после нас хоть потоп» и пр. Однако глобальные угрозы и вызовы именно потому являются глобальными, что несут общую опасность. Их реализация нанесет удар не по одной стране, а, в конечном счете, по всему миру. Это проблемы, от которых не спрячешься «за забором», против которых не построишь «купол» как в фантастических фильмах, которые не решишь, набивая свои закрома и увеличивая число своего вооружения. Интересным парадоксом является то, что все перечисленное — это ответ современного капитализма в стиле средневекового феодализма, в стиле замкнутого хозяйства, в стиле эпохи формирования национальных государств.

Если на время принять методологию или, точнее, терминологию Маркса, то современный мир делает шаг назад — от капитализма к феодализму. Однако и без какой- либо политической терминологии очевидно, что на данный момент любое отсутствие шага вперед превращается в шаг назад. Простое повторение старых правил, действия в рамках старых, не изменившихся институтов, по привычным, разработанным ранее схемам и стратегиям различных государств — это шаг назад. Альтернативой является только прямой ответ на глобальные угрозы и вызовы, а этот ответ может быть только глобальным, т.е. совместным. Это шаг вперед, который государствам не удастся сделать поодиночке, — это должен быть шаг всего человечества.

На данный момент в мире есть структура, которая, по идее, должна направлять совместные усилия государств, движение человечества. Речь идет об ООН и, в частности, ее Совете безопасности. Однако в последнее время чуть ли не общим местом стало признание неспособности данного института в полной мере выполнять возложенные на него функции. Вот основные пункты, по которым ведется его критика:

• Чрезмерная зависимость от основного спонсора и государства, на территории которого находится штаб-квартира организации — США.
  
  
• Бюрократизированность института, которая все возрастает.
  
  
• Неадекватное представительство государств, игнорирование возросшей роли новых экономических и политических лидеров, неравная представленность разных регионов мира.
  
  
• Отсутствие оперативности в реагировании на международные конфликты.
  
  
• Неэффективность в реализации принятых решений.
  
  
• Превращение в арену для столкновения интересов нескольких крупных государств и, как следствие, неспособность выработать согласованные подходы.

Если попытаться суммировать все вышесказанное, то речь идет о неготовности института приспособиться к изменившимся реалиям в мировой политике и, как следствие, постепенной утрате его востребованности и авторитета. Три этих аспекта — современность, авторитет, востребованность — тесно взаимосвязаны и либо укрепляют, либо усугубляют влияние друг друга.

Ставший генсеком ООН в 2007 г. г-н Пан Ги Мун в качестве основной цели провозгласил реформирование организации и, в частности, СБ ООН. На данный момент сформирована комиссия, она вырабатывает определенные предложения, однако за эти годы пока что никаких видимых результатов не достигнуто. Очевидно, что государства далеки даже от консенсуса относительно подходов к реформе.

По-прежнему существует разрыв между теми странами, которые являются постоянным членами СБ ООН, и теми, кто хотел бы получить этот статус. При этом внутри первой группы имеются острые политические разногласия по различным вопросам мировой политики, внутри второй — острая конкуренция, исходящая из того предположения, что расширение состава СБ ООН будет незначительным.

Однако основной вопрос — даже не количество новых участников, хотя представительство всех групп стран является важной проблемой, в частности, много говорится о необходимости делегирования в СБ ООН государств, выражающих интересы Африки и арабского мира, однако понятно, что в этом случае вряд ли стоит обходить вниманием и Южную Америку. Этот вопрос связан с полномочиями нового состава СБ ООН и прежде всего — права вето.

Несмотря на все разногласия среди пяти постоянных членов СБ ООН, их общая позиция здесь тверда — никакого размывания права вето произойти не должно. Упразднение данного института отвергается, при этом четкого ответа о наделении правом вето новых членов СБ ООН не дается. Скорее всего, нынешним постоянным членам наиболее близка формула, при которой расширяется их состав, однако «пятерка» остается «клубом», который сохраняет привилегированное право вето.

Подобную позицию можно понять, учитывая, что именно она во многом стала основой сложившейся системы принятия решений в международных делах на протяжении десятилетий и является принципиальным способом защиты интересов государств, которые нередко противостоят друг другу, имея при этом серьезное влияние на мировую политику. Однако также нельзя не признать, что реформа СБ ООН без решения вопроса о праве вето не будет являться реформой как таковой. Это будет декоративное мероприятие, не затрагивающее сути института и перспектив его успешного функционирования в современных условиях.

Однако если важен взвешенный подход к реализации права вето, то также следует признать и тот факт, что простая консервация нынешнего состояния СБ ООН ни к чему не приведет. В этом состоянии по наиболее принципиальным вопросам он действует не как консолидированный орган, отражающий позицию мирового сообщества по тем или иным проблемам международной безопасности, а как место противостояния различных групп стран. В последнее время вновь четко выделились две орбиты влияния, в центре которых находятся США и Россия.

В итоге, численный перевес на стороне США, Великобритании и Франции, а в число их, условно говоря, оппонентов входят Россия и Китай. Обладание правом вето уравнивает их возможности с американской группой влияния. В этих условиях принятие решения по принципиальным вопросам становится возможным лишь при достижении политического компромисса или, скорее всего, на основе размена позиций. Таким образом, на первый план выступает политическая целесообразность принятия того или иного решения, а не анализ вопроса, по которому оно принимается.

Однако, если компромисса достичь не удается, то это, как показывают примеры Ирака и Косово, Ливии и Крыма - не является препятствием — государства начинают в рамках вновь создаваемых клубов (называются ли они антитеррористическая коалиция для Ирака, или гражданско-полицейская миссия ЕС для Косово) подменять функции СБ ООН, не просто размывая, но затирая его полномочия. Резолюция же Совбеза ООН об установлении беспилотного пространства над Ливией не дала четких пределов применения военной силы, а ее реализация выявила стремление ряда государств использовать мандат ООН в качестве предлога для достижения иных целей, чем провозглашенная защита мирного населения. В этих условиях сам СБ ООН становится декоративным органом.

Но и это является только частью проблемы — не выполняя свои функции, он становится органом, которому пытаются придать чужеродные функции, или, точнее, через который пытаются продавить соответствующие политические интересы. СБ ООН может заниматься вопросами обеспечения безопасности гражданского населения, предотвращения войны или столкновений, но, к примеру, проблема ядерных программ отдельных государств — это компетенция МАГАТЭ; проблема наделения/снятия суверенитета — это область переговоров двух или более государств, которых это непосредственно затрагивает; проблема потепления климата — это компетенция «профильных» организаций, в крайнем случае — тема для рассмотрения Генассамблеей ООН, но никак не Советом безопасности. Это общая проблема институтов, которые, переставая заниматься собственными функциями, начинают заниматься всем вообще, и ничем конкретно.

Если пытаться выделить точку, начиная с которой ООН стала утрачивать современность, востребованность и авторитет — то это, несомненно, период перед началом войны в Ираке в 2003 г., когда США безуспешно, с помощью доказательств, которые позже были признаны сфальсифицированными, пытались убедить СБ ООН в наличии у Багдада оружия массового уничтожения и необходимости его атаковать. Оппозиция Франции и Германии при поддержке России не позволила добиться одобрения, однако США начали войну самостоятельно, не попав за это не только под действие никаких санкций, но и не став вообще объектом какого-либо рассмотрения данного факта нарушения норм.

Подобная безнаказанность, а точнее, неспособность ООН эффективно ограничивать действия своих членов в рамках легитимности, привела к ощущению политической вседозволенности, к еще большей уверенности в возможности самовольного подхода к решению любых мировых проблем. Если после распада биполярной системы США потеряли сдерживающий фактор в виде противостоящего государства, то с началом войны в Ираке они потеряли сдерживающий фактор в виде объединения государств в ООН.

После этого вопрос о наделении независимостью Косово вне ООН, не спрашивая на то мнения Сербии, явилось лишь делом техники — так же как делом техники стало начало войны против той же Ливии, как могут быть объявлены операции по «возвращению» Крыма, «успокоению агрессора» в Северной Корее и т.д. С этого момента ООН можно не принимать в расчет.

Характерно, что бывший генсек ООН г-н Кофи Аннан, при котором и началось ослабление роли ООН и все большая ее зависимость от США, в своих прощальных выступлениях, уходя с этого поста, говорил именно о негативных последствиях такой ситуации. Вот его наиболее характерные тезисы.

Во-первых, никакое государство, сколь бы сильным оно ни было, не должно проводить политику на основе произвола.

Во-вторых, никакое государство не должно давать ответ на угрозы, которые касаются всех, даже если оно в состоянии (или считает себя в состоянии) дать этот ответ.

В-третьих, использование силы во внешней политике может считаться легитимным мировым сообществом только тогда, когда это делается с согласия мирового сообщества, ради общих целей.

В-четвертых, американское лидерство в мире нуждается в возрождении традиций, которые были заложены президентом г-ном Гарри Трумэном. Следует напомнить, что именно он являлся одним из основателей ООН.

Слова бывшего генсека важны не только с точки зрения прояснения его позиции, но прежде всего в контексте признания того факта, что на данный момент в мировом сообществе сформировалось два центра легитимности: центр традиционной институциональной легитимности и центр легитимации силой. Говоря более конкретно — ООН и США.

Традиционный центр легитимации решений по глобальным вопросам — ООН — придерживается той точки зрения, что ответ на общие проблемы должен находиться также в рамках общей дискуссии по принятым процедурам. Силовой центр, ведущая мировая держава США, во-первых, полагает, что обладает определенными правами и обязанностями в глобальном плане как мировой лидер, во-вторых, не считает свое видение проблем и их решений чем-либо хуже, чем то, которое может предложить ООН.

Итак, падение авторитета и снижение эффективности ООН при возрастании числа случаев одностороннего применения силы и вмешательства в различные конфликты со стороны отдельных государств привело к тому, что мировая политика как система согласованных действий государств находится в кризисе. Он длится не один год, и это означает, что речь идет о системных кризисах. В этой ситуации обостряются нерешенные конфликты с участием многих государств и появляются новые. Глобальные проблемы — такие, как энергетика и экология, — становятся не точками приложения общих усилий, а конфликтными линиями, разделяющими государства чуть ли не по принципу войны всех против всех. Сама система международного права более не действует во всех случаях, уступая политической целесообразности.

Таким образом, мировой политике необходимы новые концепции, которые позволят найти точки соприкосновения, которые опишут имеющиеся проблемы в терминах, что смогут быть приняты всеми или большинством государств. Концепции, которые предоставят конкретные планы действий и реформирования международных институтов, явно утративших адекватность формы и содержания. Речь идет, с одной стороны, о нестандартных подходах, которые смогут развернуть мировую политику с инерционного пути, по которому она движется последнее время, с другой — позволят провести реформы в собственном смысле. Т.е. вернут первоначальные форму, замысел и влияние тем принципам, которые лежали и, несмотря на все происходящее, до сих пор остаются в основе взаимоотношений всех государств, которые определяют саму возможность этих взаимоотношений.

В ООН, как в главном международном надгосударственном органе, уже давно назрели перемены. Их отсутствие в ближайшей перспективе может изжить авторитет организации, поставив страны перед очередной угрозой разобщения, впервые на таком серьезном уровне после окончания Холодной войны. А для этого нужны реформы. Они должны отталкиваться от той идеи, что цели мира могут быть достигнуты в рамках совместной мирной работы, а совместная мирная работа возможна в том случае, если для этого предложены гибкие институциональные рамки. Наконец, эффективность этой работы будет обеспечена, если каждое государство получит гарантированное право доступа к управлению — и если управлять они будут не эфемерными законопроектами, а вполне конкретной «ресурсной базой» — т.е. международными пространствами.

Итак, общеизвестно, что существуют международные пространства, которые признаны достоянием человечества. Эти пространства:

• свободные зоны морей и океанов (простирающиеся за т.н. «экономическими зонами» государств),
  
  
• воздушные пространства,
  
  
• околоземные космические пространства.
  

С одной стороны, действительно считается, что они не принадлежат никому конкретно, но являются достоянием всего человечества. Однако, с другой, отсюда следует несколько выводов. Во-первых, то, чем не распоряжается никто конкретно, — не управляется эффективно. Во-вторых, если пространство декларируется общим, то это не значит, что все могут в равной мере использовать его ресурсы. Так, естественно, что не всем доступна околоземная космическая орбита, но и не все имеют одинаковый доступ, к примеру, к рыбным богатствам океанов.

Отсюда возникает экономический аспект проблемы управления международными пространствами: они являются исключительным источником природных ресурсов, а также критически важных транспортных путей. При этом пример со спорами государств за Арктику является свидетельством, причем частным, того, что реальная борьба за ресурсы международных пространств еще впереди. Так природные и технологические условия для извлечения полезных ископаемых здесь только появляются или должны появиться в будущем. Однако «правила игры» необходимо определять уже сейчас, что государства и пытаются делать — в конфликтном ключе и в рамках неких «закрытых клубов».

Там, где есть спор за ресурсы — там есть и противостояние. И это выводит на военный аспект проблемы управления международными пространствами. Во-первых, вряд ли стоит обосновывать то предположение, что в глобальном плане для человечества было бы лучше, если бы его достояние, каковым являются международные пространства, не являлось само по себе источником войн. Но, во-вторых, как отмечено выше они также представляют из себя транспортные пути, охватывающие планету. Но транспортный путь может быть использован по-разному — как для путешествия или доставки мирных грузов, так и для переброски войск и военной техники и ведения боевых действий.

Таким образом, военное использование международных проблем представляет значительную угрозу человечеству и отдельным государствам. Пока наиболее остро данная проблема обсуждается относительно космического пространства — из-за сопротивления США государства уже длительное время не могут закрепить за ним безвоенный статус. Однако, если задуматься, возможность беспрепятственного использования нейтральных вод мирового океана, равно как и воздушного пространства, для переброски войск в зоны конфликтов и создания угрозы или фактического нанесения военных ударов — таит не меньшую опасность для мирного существования государств.

На данный момент можно утверждать, что недопустимость военных действий и справедливое использование ресурсов — вот те принципы, которые так или иначе хотели бы воплотить все или большинство государств в отношении международных пространств. Вместе с тем, экономическая функция и функция безопасности, а также соответствующие цели могут быть достигнуты в международных пространствах только при условии адекватного выполнения третьей функции — политической. Начиная со второй половины XX в. мы можем видеть все возрастающее понимание отдельными национальными государствами и мировым сообществом, в целом, того, что только путем мирного диалога и путем совместной выработки решений может быть осуществлено мирное, экономически выгодное и социально справедливое использование международных пространств.

Итак, предлагается создание единого Органа, представляющего интересы всех государств и международных образований, управляющих им совместно и избирающих в него своих представителей на основе справедливой и гибкой формулы. На данный Орган должна быть возложена задача выработки как общих механизмов управления международными пространствами, так и регулирования конкретных случаев и разрешения коллизий их использования.

С этой целью данный Орган мог бы включать в себя то количество Секций, которое соответствует международным пространствам: Секцию по морскому дну (нынешний Международный орган по морскому дну), Секцию по водному пространству, Секцию по воздушному пространству (возможно, на базе с или при сотрудничестве с ИКАО — Международной ассоциацией гражданской авиации), Секцию по космосу. С другой стороны, возможна модель, когда по каждому из международных пространств существовал бы отдельный Орган управления, а их общая координация происходила в рамках ООН.

Так или иначе, представляется, что успешный опыт функционирования Международного органа по морскому дну показывает, что мировое сообщество уже в состоянии формировать представительные международные структуры, обеспечивающие справедливое совместное управление международными пространствами.

В то же время представляется, что для того, чтобы быть действительно эффективным и придать реальную силу существующим международно-правовым нормам в отношении международных пространств, управление ими должно быть не только солидарным, но и централизованным. Таковым может являться только государственное управление.

Поскольку, по сути, речь идет о необходимости выработки территориальной политики в глобальном масштабе, постольку следует признать, что территориальная политика возможна там, где существует государство, единственное эффективное управление территориями, известное в истории — это государственное управление. И особенно это касается больших пространств с большим радиусом удаленности и «разброса».

Это не должна быть консультативная площадка, пусть даже и высокого уровня. Для решения глобальных проблем нужны не столько глобальные дискуссии, сколько глобальные действия. Но это также не должен быть орган, который занимается всем — выше уже показан подобный негативный эффект эволюции СБ ООН. Концентрируясь только на конкретной задаче — управления международными пространствами новая структура автоматически будет связана с решением глобальных проблем, т.к. пространства — это то, что объединяет мир, делает его глобальным.

Таким образом, функционирование единого Органа, управляющего международными пространствами, может стать только первым шагом — в случае успешного опыта, качество его деятельности может измениться. Государства могут принять политическое решение — о наделении данной структуры суверенитетом над международными пространствами.

Управлять этим органом будут представители национальных государств и международных образований — на основе описанных выше принципов добровольного согласия и консенсуса. Таким образом, это будет орган, к управлению которым будут допущены различные нации и народы — т.е. все человечество. Тем самым, международные пространства будут действительно оставаться «достоянием человечества».

Как уже сказано выше, основными функциями нового органа будут экономическая, социальная и антивоенная. В рамках этих функций он должен стать единственной инстанцией, которая распоряжается международными пространствами как ресурсами. Именно в рамках единого органа другими государствами должны решаться вопросы установления режима свободного и справедливого (т.е. не декларированно свободного «на бумаге», а подкрепленного реальными материальными, технологическими, инфраструктурными и др. возможностями) доступа государств к использованию ресурсов международных пространств. И именно он же должен получить все полномочия по распределению доходов или любого вида дивидендов от использования данных пространств.

Поскольку к управлению данным органом должны быть привлечены все национальные государства, постольку именно он должен распоряжаться доходами от совместного достояния, от совместной деятельности. И именно здесь возникает возможность отчисления доходов не только в «карманы акционеров», но и на инфраструктуру (создание новых транспортных возможностей: путей и средств; разработка технологий добычи полезных ископаемых и пр.), решение глобальных проблем (экология, системы предупреждения и борьбы с последствиями природных и техногенных катастроф в международных пространствах), а также на помощь государствам, испытывающим системные или временные трудности социально-экономического или иного характера, мешающие им воспользоваться своими правами в отношении использования международных пространств (помощь в постройке судов, создании портов, аэропортов, обучение персонала и пр.).

В рамках военной функции, новый орган получит уникальный статус, т.к., обладая суверенитетом в международных пространствах, он станет своего рода центральным форпостом между разными государствами. Он будет иметь полномочия полностью контролировать доступ военных сил и техники в международные пространства, а значит и блокировать все военные инициативы отдельных государств, носящие агрессивный характер, направленные на дестабилизацию мировой обстановки. При этом критерии данной «агрессивности» и «дестабилизирующей направленности» будут приниматься не правительством одной страны или блока стран, а всеми полномочными представителями всех государств.

Таким образом, политика государств, направленная на предотвращение глобальных военных конфликтов получит реальное подкрепление — никто не сможет «перепрыгнуть» через мнение мирового сообщества, выраженное в решении реформированного органа, т.к. его войска не получат возможность «перепрыгнуть» в зону предполагаемого ведения боевых действий. Тем самым будет исключена ситуация, при которой в 2003 г. США атаковали Ирак, невзирая на отсутствие согласия СБ ООН, или превышение полномочий членами НАТО при Ливийском и Сирийском конфликтах. Если не будет согласия государств в рамках нового органа, то не будет и возможности проведения военных сил и техники через международные пространства.

Таким образом, снимается возможность необоснованных претензий на защиту иными государствами своих национальных интересов в удалении от своих территорий.

Такой — мировой — «разброс» своих интересов является признаком претензии на мировую гегемонию, на навязывание своих ценностей и целей другим государствам.

Однако, блокируя глобальные вооруженные конфликты, создавая возможности для справедливого экономического использования ресурсов международных пространств, объединяя усилия мирового сообщества для решения глобальных проблем, орган, тем самым, будет задавать новую «модель поведения» национальных государств на международной арене. Эта модель будет программировать политическое, а не военное урегулирование спорных вопросов; толерантность и терпимость в межнациональных отношениях; дух сотрудничества и кооперации в социально-экономической сфере; осознание в XXI в. человечеством себя как единого организма.

Тем самым он будет реализовывать свою важнейшую функцию — политическую, которая таким образом является и следствием и необходимым условием реализации других — социально-экономической и военной.

Теперь же следует остановиться подробнее на том, какие преимущества проект реформирования предоставляет для мирового сообщества, какие позитивные следствия может повлечь за собой его реализация.

Во-первых, как уже указано, важной чертой межгосударственного управления международными пространствами является то, что, хотя оно и обладает всеми преимуществами единой инстанции, чьи решения обязательны и всеобщи, оно не создает надправительственных «надстроек», так как в состоянии обеспечить принятие этих решений самими государствами на широкой основе возможностей для консенсуса, что, собственно, и показывает практика функционирования Международного органа по морскому дну. Т.е. это тот случай, когда государства и международные образования сами приходят к общему решению на базе единой «площадки» и берут на себя обязательства подчиниться данному решению, каково бы оно ни было, если только оно принято всеми и на свободной основе консенсуса. Это политическое преимущество консенсуса и отсутствия диктата.

Во-вторых, создание государственного управления будет означать и введение новых механизмов более справедливого использования ресурсов международных пространств в интересах всех государств. Это уже фактически делается в рамках

Международного органа по морскому дну. Однако он имеет дело именно с полезными ископаемыми, тогда как международные пространства являются еще и источником критически важных транспортных путей. Между тем, следует напомнить, что в конце XIX — начале XX вв. именно т.н. «транспортная революция», внезапно сделавшая расстояния более короткими, а мир более единым и доступным, создала условия для нынешнего глобального уровня коммуникации и сотрудничества государств. Соответственно, на данный момент все государства должны иметь возможность получить выгоды от всемирных транспортных артерий. Мир действительно должен быть доступным для всех, хотя бы в плане преодоления расстояний людьми, грузами и пр.

Вводя рассчитанные консолидированным решением всех стран пошлины и квоты за использование ресурсной и коммуникационной базы международных пространств, реформированная ООН в перспективе сможет выступать в качестве своеобразного экономического регулятора. Ибо развивая ресурсную и коммуникационную инфраструктуру, оно также сможет обеспечить доступ к ней не только со стороны государств с сильными экономиками, но и с менее развитыми — к примеру, за счет различных субсидий или внедрения новых проектов (те же транспортные порты, предприятия по производству и обслуживанию транспорта, созданию мощностей для добывающей промышленности и пр.).

Кроме того, полученные финансовые средства, при одобрении конкретных решений всеми странами, могут направляться на решение глобальных проблем — борьбу с бедностью, преодоление финансового разрыва между богатыми и бедными государствами, преодоление т.н. разлома Север-Юг. Участие в данных программах может реализовываться в т.ч., к примеру, через ООН.

Таким образом, это экономическое преимущество справедливого участия государств в использовании ресурсов и решении общих проблем.

В-третьих, глобальный подход к обеспечению функционирования международных пространств и государств в международных пространствах может обусловить создание логистики нового уровня: более безопасной, более комфортной, эффективной. В поле зрения органа (предположительно, в рамках соответствующих органов или секций) будет вся транспортная сеть планеты в водном, воздушном, а в перспективе — и космическом — пространствах, а не отдельные ее участки, что обеспечит единство и прочность всей инфраструктуры. Рассмотрение всемирной транспортной системы как достояния всего человечества в состоянии существенно улучшить ситуацию с транспортной инфраструктурой, строительством дорог, портов и аэропортов в тех местах, где усилий местных правительств было недостаточно (к примеру, в слабых экономически странах Африки) или где такую возможность вообще не пришло бы в голову рассматривать как осуществимую. Консолидированное управление инвестициями в инфраструктуру, развивающее как отдельные территории, так и транспортную систему мира в целом — еще одно преимущество новой модели. Это технологическое преимущество глобального подхода к развитию инфраструктуры международных пространств.

Наконец, в-четвертых, что, впрочем, является едва ли не наиболее важным, предоставит широкие возможности для блокирования конфликтов, агрессивных инициатив и пр. ситуаций, грозящих перерасти в военные действия в глобальном масштабе. Модель подобного управления фактически даст уникальный шанс по созданию открытых и мирных международных пространств, которые сами по себе станут своеобразным «буфером» для трансконтинентального распространения агрессии, переброски военной техники и вооружений, тем самым предотвращая возможность конфликтов в планетарном масштабе. Это должно существенно снизить военно-политическую напряженность, потенциально существующую в мире, тем самым создав более благоприятный фон и для разрешения региональных и локальных конфликтов. Речь идет о преимуществе государства с безвоенной идеологией, и на этом представляется целесообразным остановиться подробнее.

Губительность войн, жестокость и бессмысленность вооруженных конфликтов для человечества признавались всегда. И, соответственно, существование и смысл содержания вооруженных сил, армий всегда находилось под вопросом.

На новый уровень осознание проблем, связанных с безопасностью, человечество вышло после появления фактора международного терроризма. Как специалисты, так и общественное мнение сейчас постепенно приходят к осознанию того, что бороться с новой угрозой старыми методами уже нельзя. Это связано с целым рядом в том числе функциональных особенностей этой угрозы.

Международный терроризм по сути своей не является классической военной организацией. Структура нового врага мировой стабильности далека от классической вертикальной военной структуры. Последняя характеризуется единоначалием командования, вертикальным соподчинением кадровых ресурсов — от главнокомандующего до рядового, регламентированным территориальным распределением материальных ресурсов — дислокацией сил и средств с определенным потенциалом мобильности.

Между тем, международный терроризм является новым типом организации — распределенной системой или системой распределенных центров. Это самоорганизующаяся система, в которой кадры, силы и средства распределены нерегламентированно, неравномерно, а также в режиме постоянного перераспределения. Это организм, растущий во всех направлениях, в которых ему предоставляется возможность расти. Его ячейки — это автономные образования, которые могут как объединяться для нанесения масштабных атак, так и действовать самостоятельно, нанося, впрочем, не менее серьезные удары по отдельным регионам. Т.е. это та система, которая позволяет как совершать атаки на небоскребы Нью-Йорка, совершать теракты в Московском, Минском и Брюссельском метрополитене, уничтожать древнейшие памятники В Пальмире, внесенные во всемирное наследие ЮНЕСКО, вести партизанские войны на территории Сирии, Ирака, Ирана, и т.д.

Усиление вооруженных сил, увеличение оборонных расходов стало естественным и классическим ответом большинства стран на угрозу международного терроризма. Однако если речь идет о терроризме, то государства, наращивая численность вооруженных сил, дают старый ответ на новый вызов. Вертикально организованная структура армий и горизонтально самоорганизующаяся система терроризма находятся в разных плоскостях. Именно поэтому беспрецедентное усиление вооруженных сил национальных государств в XXI в. не принесло никакого результата. Его и не может быть. Бесконечное усиление армий не может ничего дать по определению, так как это не тот ответ, и не на тот вызов.

В этой связи можно прогнозировать, что рано или поздно государства столкнутся с проблемой неэффективности стратегии наращивания вооруженных сил для урегулирования международных конфликтов. По большому счету, это проявляется уже на данный момент, ведь войн, локальных и региональных конфликтов меньше не стало, причем появляются все новые угрозы, носящие масштабный характер, на Ближнем Востоке, Северной Африке, в азиатско-тихоокеанском регионе, Южной Америке и даже в Европе, если вспомнить хотя бы Косово.

Поэтому перед мировым сообществом все более отчетливо вырисовывается проблема поиска других механизмов урегулирования конфликтов, которые, во-первых, были бы эффективны сами по себе, во-вторых, позволили бы снизить темпы наращивания численности военных сил и вооружений. Как отмечено в «Обзоре внешней политики Российской Федерации»: «...тенденция возрастания фактора силы в мировых делах оказала неблагоприятное воздействие на динамику разоружения, контроля над вооружениями и нераспространения. Возрос дефицит предсказуемости в сфере международной безопасности. Создаются предпосылки для того, чтобы оправдать понижение «порога» применения ядерного оружия».

Можно утверждать, что человечество всегда стремилось заложить в международные отношения принцип мирного существования, при которых вооруженные конфликты исключены, а значит — содержание масштабных вооруженных сил для отражения внешней агрессии нецелесообразно. Однако, естественные опасения сделать первый шаг и оказаться без гарантий защиты со стороны каждого государства сдерживали начало данного процесса. Относительное осознание не сменялось абсолютным.

В принципе данная идеология свойственна большим общественным группам во всем мире, в разных государствах. Она близка многим общественным организациям, политическим партиям, субкультурам и пр. Она даже близка каждому человеку, так как стремление к мирному сосуществованию является одним из признаков человеческого общения. Но до сих пор она не получала государственной поддержки, карт-бланша со стороны какого-либо государства. Ибо каждое национальное государство стремлению своих граждан к невоенному существованию предпочтет, что естественно, само существование и государства, и его граждан. А по классической государственной логике, это может быть обеспечено исключительно под гарантии содержания армии, которую многие стремятся сделать все больше, тем самым не только защищая мир, но и создавая дополнительную угрозу ему.

Таким образом, реальный механизм реформирования мог бы выглядеть следующим образом. Россия, как одно из ведущих государств, стремящихся к многополярному миру, предлагает данный проект для обсуждения своим ключевым партнерам, в качестве которых могут выступать Китай, Индия, Бразилия, а также ряд других государств — к примеру, Казахстан, Вьетнам, Индонезия, ЮАР, Сирия и др. После раундов двухсторонних и многосторонних переговоров проект реформирования может быть представлен на обсуждение в рамках объединений, в т.ч., возможно, перечисленных, в которые входят эти государства. Это не означает, что идея будет принята сразу и всеми, однако, постепенная работа по разъяснению ее преимуществ так или иначе может привести к тому, что число согласившихся на данный проект будет значительно больше числа противников или колеблющихся. Последние в этом случае обычно принимают сторону большинства, а в этих условиях противники, если таковые будут, также могут согласиться на реализацию проекта, к примеру, на определенных условиях, или просто, чтобы дать шанс новой инициативе «провалиться самой».

Однако это будет и шанс на то, чтобы доказать жизнеспособность и эффективность проекта. Такое одобрение в рамках организаций предоставит возможность вынести идею на обсуждение в глобальном масштабе — наиболее удобной площадкой для этого является Генассамблея ООН. Учитывая расклад сил в ней, а также то, что порой те решения, направленные на международное сотрудничество, которые блокируются в СБ ООН, принимаются через нее, можно предполагать, что проект, возможно не сразу, но найдет поддержку большинства государств.

Если проект будет адекватным образом реализовываться, и инициировавшие его государства будут активно поддерживать его функционирование, в т.ч. предотвращая возможные попытки создания искусственных препятствий «извне» (попытки влияния на некоторые государства с целью блокирования эффективной работы, бюрократизация, провоцирование скандалов, создание проблем в международных пространствах для демонстрации неэффективности новой структуры и т.п.), то можно рассчитывать, что он покажет свою эффективность.

Он станет той площадкой, в рамках которой уже сейчас выступающие против таких тенденций страны смогут сбросить свои страхи, и консолидированно дать отпор тем, кто стремится воплотить данные тенденции. Но отпор не конфликтного и провокационного характера, а такой, при котором сами «претенденты на гегемонию» постепенно будут осознавать невыгодность своей позиции в современных условиях, в условиях функционирования проекта, который станет средством поддержания авторитета международно-правовой системы и обеспечения эффективности применения ее принципов в мировой политике.